старшие колдуны попадали в сети Дьявола, занимаясь распутством или даже предаваясь запретной однополой любви.

На вторую ступень ведовства переходили в тот момент, когда совершаемое инкубом или суккубом соблазнение все-таки осуществлялось, и через три, девять или четырнадцать дней успешный совратитель возвращался, открывая свою действительную сущность своей жертве женского или мужского пола. Тот образ, в котором он являлся в этот раз, больше не изменялся. Вознаграждение, которое Дьявол платил золотом, в руках женщин превращалось в конский навоз, а мужчины находили вместо звонкой монеты простые черепки. Первая сцена осознания содеянного погружала совращенную жертву в страх и ужас, ведь они слишком поздно могли осознать, насколько безвыходным было их положение в адских путах. Так они переходили на третью ступень посвящения: теперь (предполагаемый) Дьявол требовал от них отказа от Бога и всех святых. Если они отказывались последовать за новым хозяином, их ожидала неминуемая смерть. После отречения их ждала четвертая ступень, которая предполагала посвящение в ведьму (или ведьмино крещение) и обручение с (предполагаемым) чертом, которое происходило через пару дней и не отменяло законного христианского брака, так как невеста и жених получали другие имена, которые использовались на шабашах. Разумеется, совращенные клялись держать все в тайне: например, они клялись не исповедоваться священникам о том, что случилось, и не есть просвиру при причастии. Причем, в случае с просвирой, давшая клятву ведьма должна была не просто не есть ее, но либо выкинуть на кучу навоза, либо оскорбить и предать поношению иным способом.

Ведьмина свадьба или ведьмино крещение, если считать их реальными церемониями приема в общность ведьм, подразумевают выжигание или вдавливание «ведьминой метки»; то есть это некий кровавый ритуал, и после его совершения раны должны заживать в течение нескольких недель. В описании такого ритуала однозначно сказано, что Дьявол «кровь ее взял из скрытого от взоров места».

Этим отмечается завершение становления и прихода новой ведьмы, которой теперь разрешается принимать участие в шабаше – «ведьминских танцах». Нам вполне известно, как они проходили. Их поверхностное описание в судебных материалах представляет их менее привлекательными, но в реальности это были настоящие дикие оргии, проходившие во всех возможных направлениях и объединяющие наиболее брутальные состояния опьянения духа. (Справедливо замечено, что эта практика не упоминается после XV века). Ко всему прочему, мы бы сильно ошиблись, восприняв выражение типа «полет на метле» в буквальном смысле. На свои собрания ведьмы отправлялись пешком или на лошадях, и если на пути они и занимались колдовством, то сами по себе шабаши ведьм проходили естественным образом. В своей интересной книге Disputatio de conventu sagarum ad sua sabbatha (Виттенберг, 1667) Фогт подтверждает, что шабаши не были плодом фантазии обвинителей, а действительно имели место. Он также доказывает существование плясок ведьм и праздников.

Что же до ведовского зелья, то оно состояло из приготовленного на жертвенной пище отвара. В более ранние времена такой отвар делали из останков человеческой жертвы – мужчины или ребёнка. Умерщвление осуществлялось через повешение, причём повешенное тело разрывали на куски. Позже, когда такой тип жертвоприношения стал недоступен, для жертвы стали брать останки казненных на виселице преступников, чьи тела выкрадывали из петли. Также для этих целей могли использовать эксгумированные тела детей, причем предпочтение отдавалось тем детям, которые умерли некрещеными. Уголь (Spodium или «жженая кость») их прогоревших костей был основным ингредиентом так называемого ведьминского порошка.

Шабаши с плясками проводились три раза в году: на Вальпургиеву ночь, через четырнадцать дней после Иванова дня (ср. Иван Купала, прим. пер.) и на Рождество.

Шестая ступень означает посвящение в колдовские знания, и в судебных материалах эта ступень представлена как время озлобления и склонности ведьм к зловредности. Очевидно, что в более ранние времена эти качества не были присущи ведьмам как определяющие.

Седьмая и последняя ступень заключается в «строжайше тайном» искусстве портить погоду. Это одна из наиболее опасных задач ведьмы: она связана как с опасностью для жизни самой ведьмы, так и с возможностью ее обнаружения, что, в принципе, приравнивалось к смерти.

Ярость, с которой преследовали ведьм, вместе с намеренным умолчанием судей о доводах и аргументах подсудных, которые согласовались со временем следствия и могли быть понятными их современникам, скрыли суть того факта, что освободившись от ужасных характеристик, которые только лишь свидетельствуют о существовании особого тайного общества, отчасти похожего на наши современные собрания спиритов, а отчасти – на дикие и жестокие оргии, картина прошлого предстает в таком искаженном и вырожденном виде, что и какой-нибудь современный прокурор тоже захотел бы расследовать описанные в ней явления.

Так ведовство открылось только к моменту его сильнейшего вырождения и незадолго до его уничтожения; до этого момента оно в большей степени было предоставлено самому себе.

После того, как ведовство явилось в образе тайного общества, во главе всех ведьм поместили (предполагаемого) Дьявола, который, естественно, пришелся к месту, чтобы обыватель в очередной раз сказал что-то типа «с нами Божья сила». Однако в более раннее время место Дьявола занимал Вотан, Всебог-Всеотец, повелевающий магической стезей. Будучи частью ведовского культа, он проникал в мир людей через своего видимого и осязаемого представителя – человека в маске Бога. Такая маскировка руководителей и руководительниц сообщества, которые в лицах разыгрывали общность Богов, обусловила появление игр-мистерий, в драматизированной форме представлявших мифы, связанные с теми или иными праздниками. Так началось драматическое искусство Германии, истоки которого до сей поры искали исключительно в церковных мифах Средневековья и даже не задумывались о том, что если бы это соответствовало истине, то мимы точно не были бы причислены к нехристям или «нечистым». Они подверглись гонениям только потому, что исповедовали старинный культ служителей Вотана, как и шпильманы и палачи, которые до того, как стать инструментом казни, ведали жертвоприношениями. Название Mine [Мине] (ср. русское мина, прим. пер.) соответствует имени великана Мимира, с головой которого Вотан беседовал об истине и который был олицетворением памяти.

Некоторые из этих игр-мистерий сохранились до нашего времени: помимо драматизированных стихотворений из Эдды можно вспомнить народную пьесу «Драхенштих» из Фурта, Бавария, «Игру трех королей» в Штирии и Каринтии и многое другое.

Но судебные протоколы свидетельствуют и об использовании масок. Причиной запрета масок они называют очевидное сокрытие личности – то есть возможность прийти на любое сборище и остаться неопознанным и, соответственно, не понести наказание; истинная причина была уже давно забыта.

Среди присутствующих на таких шабашах преимущественно упоминаются музыканты-шпильманы и скрипачи, о причастности которых к гильдии скальдов и бардов уже было сказано выше. И они тоже в Средневековье считались неверными и нечистыми.

Объявление неверным, нехристем, которое повсеместно приравнивалось к изгнанию, свидетельствует о взаимосвязи этих людей и об их принадлежности к ранее побежденному культу Вотана. Церковь преследовала не только эти разрозненные театральные действия, но и сам танец, а именно – маскарадные пляски и представления скоморохов – объявив эти действия языческим злодеянием. Более того, в своей страсти укрепить позиции церковь дошла до того, что запретила использование языческих флейт и скрипок в ходе церковных музыкальных представлений. Этот запрет сформировал целый ритуал. Недаром сегодня ревностные хранители чистоты церковной музыки – цецилианцы – выступают за то, чтобы в церкви звучали только хоралы в сопровождении органа. Однако сама церковь использовала языческие мистерии в качестве примера для своих вертепов, которые сегодня уже объявляет истоком современной драматической поэзии. Если бы это соответствовало истине, то немецких мимов не стали бы подвергать гонениям, а скорее бы объединили их в какое-либо братство, сообщив им некоторую церковную святость.

Возвращаясь к общинам ведьм, заметим, что количество таких общин росло за счет эротической составляющей, которая имела исключения из правил для мужчин. А именно, им разрешалось вступать в случайные связи, которые дополнялись мистическим смыслом, если простого эротического возбуждения оказывалось недостаточно.

Женщины в ведовских орденах составляли большинство. Это связано с тем женским свойством, которое определяет более глубокую интеграцию женщины в выбранную ей